Неточные совпадения
— «…Иуда, удавивший в
духе своем все святое, нравственно чистое и нравственно благородное, повесивший себя, как самоубийца лютый, на сухой ветке возгордившегося ума и развращенного таланта, нравственно сгнивший до мозга костей и своим возмутительным нравственно-религиозным злосмрадием заражающий всю
жизненную атмосферу нашего интеллигентного общества!
— Неверно это, выдумка! Никакого
духа нету, кроме души. «Душе моя, душе моя — что спиши? Конец приближается». Вот что надобно понять: конец приближается человеку от
жизненной тесноты. И это вы, молодой человек, напрасно интеллигентам поклоняетесь, — они вот начали людей в партии сбивать, новое солдатство строят.
Радостно трепетал он, вспоминая, что не
жизненные приманки, не малодушные страхи звали его к этой работе, а бескорыстное влечение искать и создавать красоту в себе самом.
Дух манил его за собой, в светлую, таинственную даль, как человека и как художника, к идеалу чистой человеческой красоты.
Он презирает всякие «идеи», всякий логос, всякую активность и сопротивляемость
духа в отношении к душевному и
жизненному процессу.
И для судьбы России самый
жизненный вопрос — сумеет ли она себя дисциплинировать для культуры, сохранив все свое своеобразие, всю независимость своего
духа.
Одни таскались с каким-нибудь гарнизонным офицером и охапкой детей в Бессарабии, другие состояли годы под судом с мужем, и все эти опыты
жизненные оставили на них следы повытий и уездных городов, боязнь сильных мира сего,
дух уничижения и какое-то тупоумное изуверство.
Безличность математики, внечеловеческая объективность природы не вызывают этих сторон
духа, не будят их; но как только мы касаемся вопросов
жизненных, художественных, нравственных, где человек не только наблюдатель и следователь, а вместе с тем и участник, там мы находим физиологический предел, который очень трудно перейти с прежней кровью и прежним мозгом, не исключив из них следы колыбельных песен, родных полей и гор, обычаев и всего окружавшего строя.
Полная и цельная жизнь
духа и есть жизнь религиозная, и потому гносеология требует религиозного оправдания — не теологического, как и не метафизического, а религиозного, т. е.
жизненного.
Гносеология требует
жизненного оправдания, т. е. оправдания перед полной и цельной жизнью
духа, а не перед какой-нибудь дисциплиной знания вроде психологии или метафизики.
Среди уродливых отражений
жизненного закона и его тяжбы с
духом моим я искал, сам долго не подозревая того, — внезапное отчетливое создание: рисунок или венок событий, естественно свитых и столь же неуязвимых подозрительному взгляду духовной ревности, как четыре наиболее глубоко поразившие нас строчки любимого стихотворения. Таких строчек всегда — только четыре.
Один недавно умерший русский писатель, владевший умом обаятельной глубины и светлости, человек, увлекавшийся безмерно и соединявший в себе крайнюю необузданность страстей с голубиною кротостью
духа, восторженно утверждал, что для людей живых, для людей с искрой божией нет semper idem, и что такие, живые люди, оставленные самим себе, никогда друг для друга не исчерпываются и не теряют великого
жизненного интереса; остаются друг для друга вечно, так сказать, недочитанною любопытною книгою.
Я вдруг утратил весь свой
жизненный опыт, исполнившись новых чувств с крайне занимательными тенденциями, но вызванными все же бессознательной необходимостью действия в
духе своего положения.
Но нельзя не прибавить, что вообще на природу смотрит человек глазами владельца, и на земле прекрасным кажется ему также то, с чем связано счастие, довольство человеческой жизни. Солнце и дневной свет очаровательно прекрасны, между прочим, потому, что в них источник всей жизни в природе, и потому, что дневной свет благотворно действует прямо на
жизненные отправления человека, возвышая в нем органическую деятельность, а через это благотворно действует даже на расположение нашего
духа.
Появление
Духа Земли, его слова, помнишь: «На
жизненных волнах, в вихре творения», возбудили во мне давно не изведанный трепет и холод восторга.
Но в ней не было
жизненной силы, она не могла проникнуть в самый
дух народа и должна была ограничиться только внешностью, формой.
Пробуждающийся
дух раздваивает и сковывает
жизненную энергию.
Фанатик ортодоксии, обличитель ересей, истребитель еретиков сам лишен уже
жизненной полноты и гармонии истины, он одержим одним аффектом, он видит всюду лишь ереси и еретиков и больше ничего не видит, он делается злым, он забывает о свободе
духа, он невнимателен к людям и к сложности их
жизненной судьбы.
Жизненное художественное чутье Короленко говорило ему, что тут — «опять вера в жизнь и веяние живого
духа».
Конечно, он бы не убил себя, — слишком велик был в нем запас
жизненной энергии, слишком исчерпывающие ответы дал на эти проклятые вопросы сам он, как художник, из бессознательных глубин своего влюбленного в жизнь
духа [См. В. Вересаев. «Живая жизнь».
Но Шелер глубоко понимает, что
дух не есть эпифеномен
жизненного процесса, что он не может быть виталистически понят.
Объективация
духа ведет к обуржуазиванию (в духовном смысле) и потому ведет к иссяканию творческой
жизненной энергии и активности.
Органическое понимание
духа, выдвигаемое романтиками, есть виталистическое понимание
духа, связывающее его с
жизненным процессом.
Но
дух есть сила, действующая в жизни, и в
жизненном процессе мы должны угадывать признаки
духа.
Святой
Дух и
Дух по действию своему схожи, одинаково связаны с вдохновением, с харизматизмом, с подъемом
жизненных сил.
Действие
Духа всегда означает преодоление подавленности и униженности человека,
жизненный подъем и экстаз.
Самые страсти, которые стоят под отрицательным или разрушительным знаком, могут быть, как материал
жизненного процесса, превращены в положительные добродетели, в страсти творческие, служащие
духу.
Отсутствие денег, этого
жизненного нерва, во все времена, и среди всех национальностей, роковым образом влияет на расположение
духа людей.
Французские романтики, французские символисты, французские католики XIX века, как Барбэ д’Оревильи, Вилье де Лиль-Адан, Гюисманс, Л. Блуа, всем существом своим и всей страдальческой своей
жизненной судьбой противились господствующему
духу века, т. е. европейской и французской цивилизации XIX века, которая ранила их не менее, чем славянофилов, Достоевского, К. Леонтьева.
Стих мало-помалу и бред.
Жизненная сила могучего человека сосредоточилась в одном прерывающемся хриплом дыхании, и 6 мая 1800 года, во втором часу дня, он испустил
дух.
Нужно принять этот факт как ниспосланный Провидением, принять так, как должно принять все страдания и несчастья жизни, все великие испытания: противиться всеми силами
духа соблазнам революции, оставаться верными своим святыням, унести светильники в катакомбы, пережить духовно и религиозно-просветленно это несчастье, постигнув его, как искупление вины, помогать тем
жизненным процессам, в которых революция переходит в свою противоположность, к положительному творчеству.
Ибсен сказал бы, что
духу буржуазному противоположен
дух того человека, который стоит на
жизненном пути одиноко.
Жизненный опыт показал, что нет никаких оснований верить в эмпирический народ, в количественную массу, что поклонение ему есть идолопоклонство и ведет к угашению
духа, к измене живому Богу.
И социалисты, материалисты принуждены признать, что «буржуазность» есть известная психическая настроенность, известная
жизненная оценка, не столько состояние социальной материи, сколько отношение к ней человеческого
духа.